Средь военных трофеев и мирных костров…
Отроком я занимался в орнитологическом кружке. То есть, когда большинство моих сверстников в свободное время долбило мячом в стены ближайших домов, доводя жильцов до белого каления, либо ходило на разборки «район на район» с велосипедными цепями, обмотанными изолентой, я штудировал справочники и ползал с рюкзаком и палаткой (практически на брюхе) по лесам, полям и болотам Ленинградской области, высматривая птичек. При этом всерьез задумывался о поступлении на биофак, а также мечтал стать путешественником. Однако жизнь распорядилась иначе, но речь не об этом.
В одни выходные наш кружок занесло в дикие места близ станции Кересть Новгородской области. Какая птица клюнула нашего руководителя отправиться туда, известно, наверное, лишь ястребоголовому Гору. Помнится, он развернул карту и ткнул в нее пальцем: «Поедем сюда!» Так я оказался в местах, где в 1942 году прошла Любанская наступательная операция, имевшая своей целью прорыв блокады Ленинграда и обернувшаяся кровавым котлом, унесшим порядка триста тысяч жизней советских воинов.
Ныне сообщение со станцией Кересть отсутствует, а тогда ходил «подкидыш» – дизельный поезд с четырьмя сидячими вагонами – от Новолисино до Новгорода. В него утрамбовывались дачники и садоводы, приехавшие на ленинградской электричке, состоящей аж из восьми вагонов! Думаю, сельди в железной банке чувствовали себя вольготнее, нежели несчастные любители загородного отдыха. Большинство высаживалось в садоводстве с чарующим названием Радофиниково. Каким именно финикам радовались там советские граждане, боюсь, неизвестно даже самому богу Ра. На следующей станции Кересть выходили лишь охотники, «черные копатели» и… безумцы, подобные нам.
В царское, да и советское, время здесь велись торфоразработки, от которых остались полуразрушенные узкоколейные пути. Местные носились по ним на самопальных «пионерках» – рамах о четырех колесах с приделанным к ним бензиновым движком. У нас таких средств передвижения не имелось, только по две ноги на каждого. Сутки мы телепались по шпалам, переправились через реку Кересть, сутки стояли лагерем на берегу, а затем через какие-то жуткие глинистые буераки выбрались к Спасской Полисти, что упоминается в Радищевском «Путешествии из Петербурга в Москву». Домой я вернулся пропитанным землей русской настолько, что отправленные сушиться на батарею штаны заскорузли от впитавшейся в них глины и утром были обнаружены стоящими сами по себе!
Именно в этой поездке состоялся мой наиболее тесный контакт с Великой Отечественной войной. Стоило сделать шаг в лес с узкоколейки, как ты натыкался на ржавые ящики непонятного назначения, на дне которых в тухлой воде прели обрывки карт, винтовочные обломки, мятые снарядные гильзы и даже останки лафетов и колес орудий. На третий день мы вышли на обширную поляну, полностью засыпанную стреляными гильзами с островками из хвостовиков минометных мин – там особо активно поработали саперы и копатели. В тех местах, как мы узнали от встреченных поисковиков, регулярно подрывались два-три десятка человек. Нам повезло.
Домой я вернулся с трофеем – немецкой каской в очень приличном состоянии. Однако бабушка крайне воспротивилась моей находке и безапелляционно заявила, что этой вещи в ее доме не будет. Я сильно удивился: подумаешь, ну, каска и каска! Но что мое слово против бабушкиного (светлая ей память)? Как я ни пытался спорить, на другой день мой трофей отправился на помойку. Глубинное осознание причины этого неприятия пришло ко мне гораздо позже, когда в интернете мне попался скан одного из номеров «Пионерской правды» с перевернувшей мое сознание фотографией на первой полосе. На ней была изображена та самая узкоколейка в районе Керести, шпалы которой мы прокляли всем кружком (идти по ним оказалось сущим адом). Мне даже показалось, что я узнаю их и очертания рельефа вокруг. Вот только ноги на этой фотографии на этих шпалах были не мои, а чужие… обутые в высокие сапоги, по голенищам которых били полы длинных шинелей… шинелей немецких солдат.
В статье под этим старым фото, сделанным, по всей вероятности, немецким корреспондентом, говорилось о призраках прошлого, обитающих в тех местах. Дескать, до сих пор в тихие ночи слышен стук их шагов по шпалам. Я лично их не видел и не слышал, но склонен верить, что подобное возможно. Именно жуткие воспоминания, навеянные этими призраками, не позволили бабушке разрешить мне оставить принадлежавшую им каску. В борьбе с ними один ее брат потерял глаз, другой был контужен, голодной смертью в блокадном Ленинграде умер ее отец. Ценою многих человеческих жертв семьдесят семь лет назад «призраки» стали действительно призраками. Призраками прошлого! С той поры и по сей день, каждый год в День Победы, я молюсь, чтобы они не материализовались вновь, и их шаги не зазвучали окрест наших домов.
P.S. На приведенном фото - могила неизвестного советского летчика, погибшего под Москвой.
